Он был настоящий пророк.

Пророк в древнем, исконном смысле этого слова,то есть человек,

призывавший своих современников к нравственному обновлению ради будущего

академик Д.С.Лихачев

Биография
Книги и статьи А.Сахарова
Конституция Сахарова
Грузия - малая империя
Ссылки
Контакты
 
 
 

ГЛАВА 3. Новые обстоятельства, новые люди, новые обязательства

Продолжаю после двухлетнего перерыва. Постараюсь описать некоторые недавние
события, не вошедшие в предыдущие главы, в том числе мое участие в
значительнейшем событии последних лет - Съезде народных депутатов СССР.

Это было время больших изменений в общественном сознании во всей стране, во
всех ее слоях. Я тоже на многое смотрю несколько иначе, чем два года назад,
даже чем полгода назад.

В июле - августе 1987 года мы (Люся, Руфь Григорьевна и я) провели месяц в
Эстонии, в местечке Отепя. Галя Евтушенко имеет там дом и живет каждое
лето, часть весны и осень. Она подыскала нам очень удобное жилье - две
небольшие комнаты с кухней (в которой был баллонный газ). Вторая половина
дома сдавалась другой семье, и еще одна дачница жила в сарайчике. Сами
хозяева имели другой дом в нескольких кварталах от нас и еще ферму за
городом, где жили родственники хозяйки. Я пишу обо всех этих подробностях,
так как уже в них - образ жизни, который сильно отличается от того, с чем
обычно встречаешься, скажем, в Подмосковье.

Я впервые был в Прибалтике, если не считать двух кратковременных приездов в
Таллин на конференцию и в Вильнюс на суд Ковалева.

Южная часть Эстонии с ее многочисленными озерами и покрытыми лесом холмами
очень красива. Мы собирали грибы и ягоды, Люся купалась в озерах и каждый
день возила Руфь Григорьевну по окрестным местам. Это лето оказалось
последним в жизни Руфи Григорьевны.

Но есть какое-то удовлетворение в том, что нам удалось провести его именно
так - на природе, свободно и счастливо. И главное - вместе. Еще год назад
это было бы невозможно.

В Эстонии нас поразил высокий - в особенности в сравнении с Европейской
Россией - уровень жизни, организованности и хозяйственной активности. Мы
приехали из Москвы на нашей новой машине. Уже само состояние дорог после
разбитых, годами не ремонтированных дорог в соседней Псковщине производило
потрясающее впечатление. Мы видели аккуратные домики-фермы, разбросанные на
больших расстояниях друг от друга, крестьян, заготавливающих с помощью
своей косилки корм для своих коров (их несколько на каждой ферме) и
обрабатывающих поле с помощью своего трактора. На обочине дорог под
небольшим навесом выставлены фляги со свежим молоком, специальные машины
забирают их и доставляют на молокозавод.

В Эстонии нам часто приходилось слышать: мы больше и лучше работаем -
поэтому лучше живем. Это, конечно, только малая часть правды, лежащая на
поверхности. Более глубокая и истинная причина - та, что социализм прошелся
по этой земле своим катком поздней и с гораздо меньшей силой и
последовательностью, имея для своей разрушительной работы меньше времени. В
республиках, входивших в состав СССР с самого начала, гораздо глубже
осуществился трагический процесс уничтожения, в том числе чисто
физического, активных слоев крестьянства. Одновременно сильней произошло
размежевание общества с выделением партийно-государственных
бюрократических, паразитических по их сути, структур. Не случайно в этих
"старых" республиках так медленно развиваются арендные, кооперативные и тем
более частные формы хозяйства при почти не скрываемом противодействии
местных партийных и государственных органов.

Сейчас именно Прибалтика дает всей стране пример общенародного движения за
истинную, а не показную перестройку, за радикальное решение национальных
проблем (идеи республиканского хозрасчета и Союзного договора).

Летом 87-го года в советской прессе впервые после 60-х годов в журнале
"Театр" было опубликовано интервью со мной о постановке пьесы по повести
Булгакова "Собачье сердце". Эта более или менее случайная для меня
публикация привлекла большое внимание. К сожалению, я, хотя и видел
корректуру, не настоял на устранении некоторых неудачных мест. Получилось,
что я выражаю опасения, что в космос полетят люди с собачьими (погаными)
сердцами. Такой банальной красивости я не говорил. На самом деле, можно
было опасаться, что у власти встанут люди с нечеловеческими сердцами;
реально же я сказал, что в театральной постановке чувствуется приближение
37-го года - чего Булгаков не мог предвидеть. Из произведений Булгакова я
особенно люблю "Белую гвардию" ("Дни Турбиных"), не мыслю советской
литературы без "Мастера и Маргариты". Многие другие произведения, в том
числе "Собачье сердце", нравятся мне гораздо меньше.

Осенью 87-го года в "Московских новостях" было опубликовано второе мое
интервью - о телевизионном фильме "Риск". Кажется, мне удалось там сказать
что-то важное. Затем последовало интервью для тех же "Московских новостей",
но уже общественно-политического характера. В нем я впервые упомянул о
необходимости и возможности сокращения в 2 раза срока службы в армии. Эта
идея была поддержана в многочисленных письмах в редакцию МН. Но в декабре
1987 г. моя статья для газеты "Аргументы и факты" (тоже в форме интервью),
где я более развернуто пишу о проблемах разоружения, не была напечатана1.

В октябре 1987 года мы с Люсей опять оказались в Прибалтике, а именно в
Вильнюсе, на узкой встрече ученых США (во главе с Пановским) и ученых из
советской группы по проблемам разоружения во главе с Сагдеевым, которая
была организована при Институте космических исследований. На этой встрече
Пановский отстаивал идею о необходимости открытого проведения всех работ в
области новейшей техники, которые по своим параметрам могут быть
использованы для создания новых типов оружия (например, разработка лазеров
с высокими характеристиками). При этом Пановский подчеркивал необходимость
научного анализа для определения этих параметров.

В конце 1987 года я сделал два шага, противоречащих моему обычному принципу
действовать индивидуально и не принимать на себя каких-либо
административных обязанностей. Я потом сожалел об этих шагах.

Речь идет, во-первых, о моем согласии принять на себя обязанности
председателя комиссии при Президиуме АН СССР по космомикрофизике. Реальные
организаторы этой комиссии М. Ю. Хлопов и А. Д. Линде уверяли меня, что мои
обязанности будут почетными, чисто формальными и не потребуют каких-либо
усилий. Все, конечно, оказалось совсем не так. Все же что-то интересное,
возможно, в этой деятельности будет - в частности, поддержка важных
проектов, таких, например, как создание международной космической
обсерватории и создание радиоинтерферометра с космической базой. Какое-то
приближение к научной работе (что давно стало для меня недосягаемой мечтой)
при этом, быть может, произойдет. Космомикрофизика - новая наука, возникшая
на стыке ранней космологии и физики элементарных частиц; я писал в
предыдущей книге об этом направлении, в возникновении которого я сыграл
некоторую роль своей работой о барионной асимметрии Вселенной.

Более печальная история произошла с так называемым Международным фондом за
выживание и развитие человечества. Организация Фонда - изобретение Велихова
и, возможно, его сотрудника Рустема Хаирова. Велихов еще в дни Московского
Форума (о котором я писал в главе 2) привлек к этому проекту Джерома
Визнера, еще кого-то из иностранцев; состоялось несколько организационных
совещаний в США и в Москве. Я узнал о проекте лишь в конце 1987 года от
Визнера, приехавшего к нам домой уговаривать меня вступить в Фонд, затем
эти уговоры продолжил Хаиров. Не вполне понимая, в основном чисто
административно-финансовые, функции Фонда (так же как многих других
фондов), я предполагал, что, войдя в Совет директоров, я наконец смогу
реально способствовать проведению исследований и мероприятий в целях
выживания человечества и устранения глобальных опасностей в духе
развивавшихся мной на протяжении многих лет идей. Я рассматривал поэтому
вступление в Фонд как логическое продолжение своей предыдущей деятельности.
Это была большая ошибка. Частично она произошла из-за того, что Визнер и
особенно Хаиров нарисовали передо мной вполне утопическую картину будущей
работы Фонда и тех возможностей, которые возникнут при моем в нем участии.

13 и 14 января 1988 года прошли первые организационные заседания Совета
директоров, а 15 января состоялась встреча с М. С. Горбачевым (заранее
назначенная, что заставляло нас торопиться и скомкало весь организационный
этап). На первом заседании Фонда выяснилось, что Визнер и Велихов набрали в
состав Совета директоров 30 членов из разных стран - гораздо больше, чем
первоначально предполагалось (вероятно, 4-5 членов было бы более чем
достаточно). Такой Совет директоров с самого начала оказался крайне
громоздким и неэффективным.

Хуже же всего, что у Фонда, по существу, не было задач, не дублирующих уже
ведущиеся во всем мире работы по проблемам разоружения и экологии и другим
глобальным проблемам. Сейчас, когда уже прошло более полутора лет с момента
объявления Фонда, он все еще не нашел себе областей деятельности, которые
оправдывали бы его громкое название и широковещательные заявления
организаторов, сложную и дорогостоящую структуру. Провозглашенный
международный характер деятельности Фонда и его организационной структуры
не только не увеличил возможностей работы, но, наоборот, - крайне затруднил
выбор и формулировку проектов, сделал работу более сложной, очень
громоздкой и дорогостоящей.

Заседания Совета директоров должны происходить поочередно в СССР, США и в
других странах, с привлечением экспертов, сотрудников аппарата Фонда и
других лиц. Каждое такое заседание оказывается непомерно дорогим. В СССР, в
США, в Швеции были организованы штаб-квартиры Фонда, с раздутым аппаратом,
с огромными затратами на ремонт и оборудование штаб-квартир и на жилые
квартиры сотрудников (я пишу о том, что мне известно по Москве).
Исполнительный директор Фонда и часть сотрудников московской штаб-квартиры
- иностранцы, им выплачивается большая зарплата в рублях и в конвертируемой
валюте. Большая по советским масштабам зарплата выплачивается также
советским сотрудникам. При выполнении проектов Фонда потребуются зарубежные
командировки исполнителей. В целом, если попытаться дать оценку Фонда,
отвлекаясь от частностей и некоторых немногих полезных, но недостаточно
масштабных начинаний, он выглядит как типичная бюрократическая организация,
работающая сама на себя (и на своих сотрудников).

Накануне первого заседания Фонда я написал шесть заявок на проекты и
передал их исполнительному директору.

Вот темы этих проектов:

1. Исследование возможностей и последствий сокращения срока службы в армии
СССР.

2. Подземное расположение ядерных реакторов атомных электро- и теплостанций.

3. Разработка условий договора об открытом проведении научных и
конструкторских исследований, которые потенциально могут способствовать
созданию особо опасных систем оружия (в соответствии с предложением
Пановского).

4. Законодательное обеспечение свободы убеждений.

5. Законодательное обеспечение свободы выбора страны проживания.

6. Гуманизация пенитенциарной системы.

К сожалению, только три последние темы были приняты Советом директоров
(далеко не сразу, причем и они до сих пор еще не оформлены в качестве
проектов). В январе 1988 года я надеялся, что Фонд сможет повлиять на
разработку новых законов о свободе убеждений, о свободе передвижения и о
гуманизации пенитенциарной системы - как я думал, в результате
сотрудничества исполнителей проектов с Институтом государства и права и
другими учреждениями, занимающимися разработкой проектов законов. Эти
надежды оказались несбыточными. Институт государства и права оказался на
практике не имеющим прямого отношения к разработке окончательных вариантов
законов, проникнуть в более высокие сферы, конечно, было нереально. Но
колесо по пользующейся на Западе популярностью теме "прав человека" начало
крутиться, вовлекая все новых и новых людей. Из-за догмы международного
характера Фонда все три темы стали международными, и вместо участия в
разработке законодательства работа по этим темам была переориентирована на
сравнительное изучение законодательства и практики. Меня сделали
председателем Комитета Фонда по правам человека, была организована Группа
проекта (подразумевается проект Фонда по правам человека). Группа проекта
содержит три подгруппы:

1. СССР и США по теме "свобода убеждений";

2. СССР и США по теме "свобода выбора страны проживания";

3. СССР, США, Швеция по пенитенциарной системе.

С советской стороны в Группу проекта вошли некоторые диссиденты, в том
числе Сергей Ковалев и Борис Чернобыльский. То, что именно эти темы
получили наибольшее развитие (хотя, в основном, пока формальное), связано с
огромной заинтересованностью на Западе темой прав человека и желанием
Велихова и Визнера сыграть на этом, используя мою личную популярность, и
подправить таким образом дела Фонда, в особенности финансовые. Все это
поставило меня в очень ложное положение, тем более что сейчас темы прав
человека в их "классическом" варианте кажутся мне далеко не столь
определяющими, как несколько лет назад. Появились новые возможности
изменений в стране во многих областях, большинство узников совести
освобождены, проблема эмиграции, оставаясь актуальной, стала менее острой и
в какой-то степени двигается, в то же время многие проблемы, о которых мы
ранее не смели и думать, вышли на первый план: национально-конституционное
переустройство страны (в том числе многопартийная система) и весь комплекс
национальных проблем, кардинальная экономическая реформа, реальное решение
экологических проблем, социальные проблемы, судьба малообеспеченных людей,
здравоохранение, образование. В качестве члена Совета директоров я не
обязан следить за конкретной работой по проектам, в том числе за работой
Группы проекта по правам человека. Но так как меня сделали также
председателем Комитета по правам человека (я не уследил, как это
произошло), определенные обязанности на мне лежат. Выполняю я их очень
поверхностно, формально, на большее нет ни сил, ни желания. Я, быть может,
виноват перед теми, кого вовлек в это дело, но что поделаешь.

15 января состоялась встреча Фонда с М. С. Горбачевым. Со стороны Фонда
присутствовали директора, некоторые приглашенные Велиховым, Визнером и
исполнительным директором Рольфом Бьернерстедом лица, в их числе Арманд
Хаммер и Стоун, и некоторые работники аппарата Бьернерстеда.

Нас попросили подождать в комнате, соседней с той, где должно было
проходить заседание. За пять минут до начала вышли Горбачев и
сопровождающие его лица; он за руку поздоровался с собравшимися,
обменявшись с некоторыми несколькими словами. Я сказал, что благодарен ему
за вмешательство в судьбу мою и моей жены: "Я получил свободу, одновременно
я чувствую возросшую ответственность. Свобода и ответственность -
неразделимы". Горбачев ответил: "Я очень рад, что вы связали эти два
слова". Мы прошли в зал. После выступления Горбачева с краткими речами
выступили Велихов, Визнер, некоторые "рядовые" директора (в их числе
Лихачев и я) и некоторые приглашенные лица. Я в своем выступлении сказал,
что значение Фонда связано с его независимостью от государственного
аппарата какой-либо страны, от организаций и структур, преследующих частные
цели. Я рассказал о предложенных мною темах (кроме подземного расположения
ядерных реакторов - я не успел об этом упомянуть в выступлении, но после
собрания подошел к Горбачеву и сказал отдельно). Центральным в моем
выступлении был вопрос о сокращении срока службы в армии. Я передал
Горбачеву составленный в декабре - январе по моей просьбе список еще
оставшихся к тому времени в заключении, ссылке и психбольницах узников
совести. К сожалению, этот список был составлен несколько небрежно и
неудачно - отчасти по причине очень больших трудностей в получении
достоверной информации, отчасти же в силу недостаточной серьезности тех
бывших узников совести, кто этим занимался. По моему мнению, эта небольшая
печальная история тоже является одним из проявлений внутренней
дезориентированности их в новых условиях. В списке не было конкретных
данных по делам указанных там лиц. Я в своем выступлении сказал, что у меня
есть список, и послал его Горбачеву по кругу (нас рассадили вокруг большого
мраморного стола в форме овала, в центре которого на уровне пола находилась
великолепная цветочная ваза или клумба). Список оставил у себя сидевший
недалеко от меня человек. Заметив мой изумленный взгляд, Горбачев сказал,
что это его советник (я потом узнал, что его фамилия Фролов). Этот список
был передан в Прокуратуру СССР. Нам несколько раз звонил по поводу списка
заместитель Генерального прокурора Васильев. Возможно, список сыграл
какую-то роль в судьбе некоторых освобожденных в 1988 году узников совести.

В конце собрания с речью выступил М. С. Горбачев. Кратко сказав о том
значении, которое он придает Фонду как международной организации, созданной
в духе принципов нового политического мышления, большую часть своего
выступления он посвятил скрытой, иногда явной, дискуссии со мной (и с
другими сторонниками более радикальной политики). Горбачев подчеркивал
опасность спешки и перескакивания через необходимые промежуточные этапы. В
связи с проектом сокращения срока службы в армии он сказал об опасности и
бесполезности односторонних актов СССР в области разоружения, сославшись на
недавний опыт моратория на проведение испытаний (по-моему, пример не
убедителен; для анализа последствий такого гигантского, беспрецедентного
шага, как двукратное сокращение срока службы в армии с последующим
переходом к профессиональной армии, - аналогии вообще мало пригодны).

Это была моя первая личная встреча с М. С. Горбачевым. До этого я только
говорил с ним по телефону в декабре 1986 года. Потом, в 1989 году, было еще
несколько встреч, о которых я буду писать. Мое первое личное впечатление о
Горбачеве было, в основном, благоприятным. Он показался мне умным и
сдержанным человеком, находчивым в дискуссии. Линия Горбачева
представлялась мне тогда последовательно либеральной, с постепенным
качественным наращиванием реформ и демократии.

Конечно, я был не удовлетворен половинчатостью, иногда противоречивостью
некоторых действий руководства и порочностью некоторых законов, например
закона о нетрудовых доходах. Но я, в основном, относил это за счет
ограничений, которые неизбежны для любого руководителя, в особенности
реформатора, за счет "правил игры", присущих той среде, в которой делал
свою карьеру и находился Горбачев. В целом я видел в Горбачеве инициатора и
достойного лидера перестройки. Отношение Горбачева ко мне показалось мне
уважительным и даже со скрытым оттенком личной симпатии. Ниже я буду писать
о дальнейшей эволюции моих оценок политики и личности М. С. Горбачева.

Начало деятельности Фонда ознаменовалось неприятной историей - конфликтом
между Хаировым и Бьернерстедом, начавшимся с необоснованного увольнения
Бьернерстедом одной сотрудницы. Велихов принял сторону исполнительного
директора, и Хаиров вынужден был уволиться.

Я был не удовлетворен Уставом Фонда и написал набросок альтернативного
проекта, вероятно нереальный. Одним из пунктов там было предложение обязать
директоров принять на себя пятьдесят процентов стоимости зарубежных
поездок. Хотя все директора - люди с положением, имеющие определенный
доход, на меня посмотрели как на сумасшедшего. (Я ранее всегда ездил в
командировки, разумеется в пределах СССР, только за свой счет.) Я до сих
пор думаю, что принятие моего предложения многое поставило бы на свои
места. Кажется, у Фонда до сих пор нет Устава, принятого Советом директоров.

 


 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Hosted by uCoz